Наверное, в личном архиве каждого журналиста есть специальный раздел -- «то, что не вошло в интервью». (Как правило, и за рамками основного текста остается немало интересного.) Из частых бесед разных СМИ с кинорежиссером Андреем Бенкендорфом подобный раздел - то, что не вошло - регулярно пополнялся... И теперь, когда замечательного украинского режиссера уже нет рядом с нами (его не стало 24 февраля), его живой голос из нигде не публиковавшихся эпизодов интервью звучит особенно пронзительно, трепетно, трагично...
Напомню, что Бенкендорф известен как постановщик фильмов «Несколько любовных историй», «Балаган», «Старики-полковники», «Тайна „Святого Патрика", „Европейский конвой". В 2003-м снял „Бандитский Петербург". А в 1981-м ему удалось заполучить саму Татьяну Доронину в картину „Капель".
- Это правда, что еще в школьном возрасте среди ночи вы разбудили своего друга Владимира Бортко, чтобы сказать ему: «Я знаю, кем мы будем! Мы будем режиссерами!».
- Да, было такое. Ночью вызвал его на разговор... Володя очень хотел спать, поэтому быстро согласился. Мне кажется, что режиссер - это прежде всего не талант, а характер человеческий. Есть люди, которые имеют право быть режиссерами, а есть, которые не имеют.
Такое странное совпадение: родились мы Вовой в одном роддоме в Москве. Потом наши мамы закончили ГИТИС, и жили в Киеве в одном доме на Артема. А оттуда, в года три, мы перебрались на Чапаева и снова оказались вместе в актерском доме, в одной коммунальной квартире.
Вовка и я сложились благодаря моему отчиму. Тогда мы еще не понимали, что Женечка для нас был подарком судьбы.
Евгений Георгиевич Адельгейм вобрал в себя знания не одной энциклопедии. Он был главным редактором журнала «Вітчизна», одного из самых крупных в то время изданий в Украине. Когда его обвинили в космополитизме и отстранили от работы, он не находил себе места. Мама рассказывала, что он был на грани самоубийства. Так вот, когда мой отчим говорил: «Вы должны прочесть это, это и это» - Вовка читал все. А я что-то одно из названного. Когда появилась первая детская энциклопедия, Вовка прочел всю, а я только том по искусству.
- Почему ж, если вы дружно решили, вместе не поступали на режиссуру?
- Я ушел в вечернюю школу. Ушел работать. Устроился учеником слесаря-инструментальщика, потом стал разнорабочим. Даже пробовал работать «секретарем-машинисткой» в музее. Но был уволен за безграмотность.
Попал на телевидение. Работал осветителем, микрофонным оператором, звукооператором, ассистентом оператора. Дослужился до оператора и стал одним из лучших. Тогда и задумался, что нужно образование, раз мне это удается.
В то время боготворили оператора Сергея Урусевского («Летят журавли»). И я колебался, кем быть: оператором или режиссером? Володя был «цельнее», он сказал: «Не валяй дурака. Иди в режиссуру». Мне было трудно поступить... Когда узнал, что принят, пришел к маме и сказал: «Я поступил!». Она с ужасом спросила: «Куда?». Ответил: «На режиссуру». И мама заплакала. Для меня мамина реакция была даже большей радостью, чем само поступление.
- Вас хорошо знают как постановщика «Нескольких любовных историй» и «Бандитского Петербурга». А что сами из своих работ цените?
- Мой любимый фильм - «Балаган». Сценарист Георгий Шевченко. По его сценариям я снял две картины: «Капель» и «Балаган». «Балаган» - первая моя самостоятельная картина. Почему-то она не очень пошла...
- Разве не фильм «Капель» был первым в вашей творческой биографии?
- В первом своем фильме «Капель» я проходил школу «на выживание». Не выжил! Татьяна Васильевна Доронина меня тогда полностью подавила. Не разжевывая, «заглотнула».
Правда, я видел, что так она действует не только на меня.
Помню, захожу после проб в костюмерную. У художника по костюмам руки трясутся. Спрашиваю: «Что случилось? Тебя обидели?» «Нет, - отвечает. - Она была вежлива и чрезвычайно мила»... Захожу в гримерную, вижу перепуганные глаза. Задаю те же вопросы. Получаю те же ответы...
Я и сам не сразу понял, в чем дело.
Это же было не раболепие перед суперзвездой советского экрана - это состояние, которое испытывает кролик перед удавом.
Эта великая актриса обладает сильнейшей энергетикой! Я сам не в силах был ей перечить... Старался угодить: мол, чего изволите.
В результате этот фильм «своим» не считаю.
После провала «Капели» сделал кое-какие выводы.
Мне впоследствии пришлось работать с хорошими актерами: Николаем Гринько, Брониславом Брондуковым, Богданом Ступкой, Екатериной Васильевой, Львом Дуровым, Леонидом Куравлевым, Сергеем Никоненко... Но случай с Дорониной - неповторимый.
- Отчего вы обычно отказываетесь и что служит причиной, чтобы взяться за сценарий?
- Чаще, конечно, отказываюсь, чем соглашаюсь. Деньги для меня не самоцель. Хотя, помню, полгода жил совсем без них - это ужасно.
Для меня важно, если присутствует хоть какой-нибудь интерес. Например, ведусь, когда вижу, что в картине может быть сильный актерский состав. Может зацепить сама история. Бывает, читаю сценарий и сразу как режиссер вижу и понимаю, как я бы ее сделал.
А бывает, история никудышная, но к ней причастен мой сын, тогда я ее переделываю, поскольку ему отказать не могу. Выходит, мой сын и является для меня самым главным приоритетом.
Почему я хочу жить? Потому что переживаю за сына... После смерти дочери у меня более ценного, более прекрасного, более дорогого, чем Гоша ничего нет. Наверно, глупо так ощущать, но это даже не отцовская, а материнская любовь какая-то...
- Вам хотелось бы делать сугубо «авторское» кино?
- Это нужно заслужить! Нужно делать какие-то фильмы для зрителя, чтоб и себя проявить. Жизнь и кино абсолютно разные вещи. Кино - воля автора. Жизнь - воля Бога. Эту волю не знаешь. Правда, то, что сейчас называют «кино», таковым не является. Оно сейчас больше похоже на эстраду. Попса! Но если под попсу не задумываясь гоцаешь, под кино - не погоцаешь. Не знаю, может для кого-то такое упрощение нужно. Может, какая-то доля такого примитива на экране должна быть, но настоящая режиссура - это профессия не массовика-затейника. Режиссер - профессия взрослого человека.
А вот мыло я точно даже если голодать буду, снимать не стану! Для меня эточто-то мерзкое. Там, по сути, нет никакой режиссуры. Мне кажется, это выглядит приблизительно так: «Текст знаешь? Выйдешь отсюда, станешь сюда, полчаса проговоришь».
Кино - другая структура. Мне интересно во время съемки что-то выдумывать вместе с актерами, художниками, операторами. В этом есть свой кайф.
Приходишь на место съемки, а там торчит пень. Сразу хочется его обыграть. Может случиться так, что этот пень станет в эпизоде главным героем. Я не согласен с мнением Рене Клер. Он говорил: «Сценарий написан, осталось только снять». Для меня любое, если только это не Шекспир и не в стихах, меняется на площадке. Мне интересно создавать в процессе. К примеру, актер не может сказать фразу. Ищем ее эквивалент, делаем поправку, находим нужным - меняем акцент ситуации. Мне кажется, что и актерам со мной удобно и интересно работать. В то же время для меня дико слышать, что актер диктует, в каком ракурсе его снимать или как на него правильно выставлять свет, или когда он просит укрупнить свой план. Актер должен слышать режиссера. Говорят, что кино творчество коллективное. Ерунда. Кино - творчество режиссерское.
- А реклама? Вам ведь приходилось и ее снимать?
- Когда на Студии Довженко наступило безвременье, я запил... Более того, вокруг меня собиралась толпа, потому что один я пить не умел, всех угощал. Однажды пришел в буфет трезвый. Подошел к стойке, хочу кофе заказать. Чувствую, меня по плечу кто-то. Оборачиваюсь, лицо вроде знакомое, примелькалось, кажется, это был механик: «А мне 100 граммов коньяка». Я удивился: «А чего?». Он тоже растерялся: «Ладно, давай 50». И тогда я вдруг понял, что это дело обычное, что я пою этот буфет. Не было кино: киношный народ спивался. А мне Господь помог, и я снимал рекламу. Это была единственная возможность остаться близко к профессии, не спиться и не голодать. И хотя эта работа быстро приедается, у меня было много всяких идей. Я выпивал, кто-то цеплял: «Давай прорекламируем такое». Моментально фонтанировал и замечал, что наш столик обрастает слушателями. Потом на телевидении видел то, о чем рассказывал. После чего один умный человек сказал мне: «Выпил, иди домой». Я перестал пить в том буфете.
- У вас редкая, но исторически звучная фамилия. В 90-х стало модно изучать свою генеалогию, люди по этому принципу объединялись в союзы.
- Меня и сейчас это раздражает, что все эти нувориши хотят быть аристократами. Я не хочу иметь какое-либо отношение к этой «элите»! Это слово у меня вызывает сегодня аллергию.
- Но вы же пытались отыскать свои корни?
- В 1991 году из Москвы на мое имя пришло какое-то странное заказное письмо. Оно начиналось так: «Ваше сиятельство». Мне стало смешно, но я все же дочитал его до конца. После чего порвал и выбросил. Своим домашним я сообщил, что приглашен в дворянское собрание, и конечно же, шутя, предупредил, чтоб впредь иначе как «Ваше сиятельство» ко мне не обращались. Вслед за письмом пожаловала какая-то деловая тетка из государственного архива, но ей, бедненькой, не повезло: в тот день я был немного пьян. Она пыталась мне втемяшить, что нам, Бенкендорфам, испокон веков принадлежит родовое поместье Ревель. Я поинтересовался: «Так что, будем судиться за Ревель?». Она без всякого смущения заявила: «Ну, можем попробовать». Подумать только, от чего я отказался! Тысяча гектаров земли. Заповедная зона. По-моему, тетка ушла совершенно оскорбленной от знакомства с эдаким недостойным наследником.
- А что, среди Бенкендорфов не нашлось больше претендентов на Ревель?
- Я, не раз бывая в разных городах и странах, в гостиницах открывал адресную книгу, но своих однофамильцев в ней не находил. Одного видел, и то в Эрмитаже... Мне его тогда показали, можно сказать из-под полы. В советское время, не знаю, как сейчас, в галерее героев Отечественной войны портрет шефа третьего жандармского отделения времен Пушкина по политическим соображениям не вывешивался. Его увесистая рама пустовала, но фамилия все же под ней значилась. Мне стало любопытно, правду ли написал известный историк Тынянов: «И лицо Бенкендорфа, которое всегда выражало наглость». Я попросил знакомую девушку-искусствоведа отвести меня в запасник. Меня завели, как мне показалось, в пустой зал. Из какого-то стеллажа выдвинули картину и показали Александра Христофорыча. Со мной был мой художник. Он, ерничая, воскликнул: «Одно лицо». На что я искренне возмутился: «Ничего общего!». Я был похож на него, как верблюд на самосвал. Более того, совершенно не знаю, имею ли я к нему отношение. С такой же фамилией известен еще один генерал, к сожалению, фашистский. Однажды в Ялте в Доме творчества выяснением занялся известный писатель и историк Виктор Борисович Шкловский. Мне тогда было лет двенадцать. Он проявил желание добраться до корней моего генеалогического древа. Шкловский зная, что у Бенкендорфов было две ветви: одна более аристократическая, вторая более богатая, предположил, что я скорей всего принадлежу ко второй, у которой вотчиной была Херсонская губерния. Мало того, он высказал такую странную штуку, что мой сын при определенных обстоятельствах может претендовать на германский престол, поскольку Бенкендорфы были кровно связаны с династией германских императоров - Гогенцоллернов. А от своей бабушки я слышал, что она была баронессой Кракова. Она говорила, что в ее короне было четыре «палки», хотя столько имеет только герцогиня. А из детства моей бабушке запомнился приятный эпизод, как она, будучи совсем крошкой, сидела на малиновой мантии своего дяди. Он, по ее рассказам, был епископом без епархии - дипломатом между Ватиканом и Польшей.
Но Ревель мне все равно не нужен...
- Говорят, на съемочной площадке никому не позволяете даже присесть на стульчик с вашей фамилией.
- Режиссеры - суеверный народ. Мне этот стульчик подарила фирма «Кодак». Проверено, что во время съемок, кроме меня, на нем лучше никому не сидеть. Началось все с того, что на него присел мой оператор Сережа Стасенко. Все, что мы сняли в тот день, пошло в брак: оказалось в царапинах, и это при том, что пленка была «Кодак» - одна из лучших. Совпадение, подумал я. После чего совпадения понеслись разнообразно, одно за другим. Как-то мы снимали в Ай-Даниле. Одна актриса присела на мой стульчик. Я заорал: «Ты что, с ума сошла, на нем сидеть нельзя!». Она спокойно: «Знаю, знаю, только передохну». Мы ушли снимать дальше, а она осталась. Вернулись, услышав истошный крик «Помогите!». На нее напаликакие-то уроды. Где эта напасть в безлюдном месте взялась? Мы-то успели добежать, но страху женщина натерпелась.
А недавно произошла более забавная история. Просто комический эпизод для кино, но не для жизни. На мой стульчик плюхнулся ассистент по реквизиту. Устал лапочка. А он набрал напрокат в каком-то магазине дюжину огромных глиняных горшков.
Вдруг откуда ни возьмись сильный порыв ветра: эти горшки у нас на глазах начинают валиться, как забор, и все вдребезги. Ну, это ничего по сравнению с тем, как на этот же стульчик присел мой художник Александр Кононов, житель ЮАР, между прочим, и мой двоюродный брат к тому же. Когда заметил, согнал, но тут же мысленно пожалел о том, что не предупредил заранее. Саша встал и побежал вешать какую-то табличку в интерьере. В спешке зацепил головой люстру. Да так, что посыпалось стекло. Осколком глубоко задело и порезало вену. Много еще причуд стульчик выкидывал с незваными гостями, но они, конечно, чепуха по сравнению с этим ранением. Так что такой у меня закон: на площадке нельзя сидеть на режиссерском стуле, ровно как лущить семечки или свистеть.
- Вам не кажется, что герой фильмов нынче изменился, и он обязательно должен быть успешным?
- Есть такое... Но, похоже, период, когда был востребован острый сюжет со стрельбой и бандитами, закончился. Сейчас мирно перешли к мелодраме. Все-таки ее герои вызывают какое-то сопереживание, они склонны к нормальным сомнениям, чувствам. Мне кажется, что мелодрама одна из маленьких тропинок к духовности.
В чем проблема нашего искусства, в первую очередь, кино? Оно старается угодить. Мне же давно никому угождать не хочется. Не то чтобы я не хочу ничего делать. Хочу еще успеть снять фильм о молодом Шевченко. Показать его не как памятник великому поэту, а как человека с обычными слабостями.
- Чего вам хочется для себя лично?
- Хочу съехать с этой квартиры. Даже не оттого, что она мне надоела. Хочу, чтобы было какое-то дело. Переезд. Новые квадраты. Надо их как-тооформлять. Перемен хочу...
